Беспредел и тирания. Историко-политические очерки о преступлении и наказании - Андрей Франц

Трудно сказать точно, о чем именно спорили в дельфийских стенах величайшие мудрецы древней Эллады. Увы, стенограмма их бесед, скорее всего, не велась. Но, с другой стороны, о чем еще можно было говорить в самый разгар общегреческого аграрно-политического кризиса VI в. до н. э.?

Впрочем, для нас, сегодняшних, важно даже не содержание их диспута, а его результат, высеченный затем на стенах Храма Аполлона и дошедший до наших дней. Ведь результатом беседы семи мудрецов стало понимание того, с чего следует начинать преодоление постигших их родину бедствий. Так что, когда опустилась пыль из-под сандалий спускающихся по горной дороге мудрецов, свои инструменты взяли в руки каменотесы. И высекли на стене Храма результат их диспута: «ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ».

Вот с этим мудрым напутствием и начнем мы с Вами наше плавание в волнах политической философии. Не восхвалять, не проклинать, но понимать!

1. Предыстория афинской тирании

Большинство политических сведений об этой эпохе мы черпаем из чуть ли не единственного дошедшего до нас исторического источника, «Афинской политии» Аристотеля и его же «Политики». Нет, есть еще, конечно же, и биография Солона у Плутарха в «Сравнительных жизнеописаниях». Но это, все же, больше биография и в значительно меньшей степени политическая аналитика. Так что, именно Аристотель – наш гид в сегодняшнем расследовании. И пусть труд Стагирита отстоит от описываемых им событий более, чем на два столетия, более ранних и столь же подробных описаний политического кризиса Афинской республики VI в. до н. э. до нас просто не дошло.

Что же пишет Аристотель о временах, предшествующих политическим реформам Солона и следующей за ними тирании Писистрата? «Вообще государственный строй был олигархический»7, – читаем мы во втором параграфе главы «Древнейший государственный строй». Для нас с вами, не понаслышке знающих все прелести олигархического государственного строя, не станет откровением описание повседневной политической напряженности в Афинах этого времени. «В течение долгого времени происходили раздоры между знатью и народом», – доносит ее до нас Аристотель.

Что же не поделили народ и знать? Не так уж и мало – жизнь и свободу большинства граждан Афин. «Главное было то, – пишет Аристотель, – что бедные находились в порабощении не только сами, но также и дети и жены. Назывались они пелатами и шестидольниками, потому что на таких арендных условиях обрабатывали поля богачей. Вся же вообще земля была в руках немногих».

Здесь следует дать некоторые пояснения.

Дело в том, что земля в описываемое время еще не могла быть предметом купли-продажи. Она была собственностью рода. Земельные участки могли лишь передаваться по наследству в семье. Они и передавались, дробясь среди нескольких наследников и мельчая при этом. Очень быстро наступил момент, кода величина земельных участков уже не могла прокормить семью. В то же время, продать участок и заняться чем-то другим было нельзя. То есть, заняться-то было можно, а вот продать участок, чтобы вложить деньги в новое дело – нельзя.

Поэтому большинство афинян пытались изо всех сил выжить, кормясь со своих, с каждым поколением мельчающих, участков. Поскольку выжить было невозможно, брали в долг, прежде всего – посевной материал для будущего урожая. Единственным залогом под ссуду был сам участок. И к концу описываемого периода фактически все земельные участки в Аттике покрылись ипотечными камнями, свидетельствующими, что данный участок заложен по ссуде.

А дальше все просто. Поскольку отчуждать участок в свою пользу кредитор не мог – земля есть собственность рода – должник оставался на земле, но трудился уже как арендатор, отдавая, то ли одну шестую часть урожая, то ли пять шестых8 кредитору.

Дальше – еще проще. Поскольку остающимся в распоряжении арендатора урожаем прокормиться было просто невозможно, он брал новые ссуды, но уже под залог самого себя (самозаклад) и своей семьи. Подходил срок уплаты, и кредитор отводил должника вместе со все семьей на рабский рынок. В качестве товара, естественно. Как говорят сегодняшние правильные пацаны, нормальная схема получилась.

Вот об этом, обо всем, и пишет Аристотель в «Афинской политии»: «При этом, если эти бедняки не отдавали арендной платы, можно было увести в кабалу и их самих и детей. Да и ссуды у всех обеспечивались личной кабалой вплоть до времени Солона. Он первый сделался простатом9 народа. Конечно, из тогдашних условий государственной жизни самым тяжелым и горьким для народа было рабское положение. Впрочем, и всем остальным он был тоже недоволен, потому что ни в чем можно сказать, не имел своей доли»10.

2. Аристократия, или лучшие люди в естественной среде обитания

Что же толкало родовую полисную аристократию на столь безудержное закабаление своих соплеменников? Что же они, прямо звери были все какие-то, что ли? Вообще-то, да, конечно же, звери. Ну, в смысле – животные. Увы, здесь сказала свое слово природа человеческой цивилизации как таковой. Ведь человеческое общество, переходя от неолитической общины к эпохе бронзы, умудрилось возродить утерянную было в новокаменном веке ключевую характеристику обезьяньего стада. Наше общество, точно так же, как и обезьянье – это цивилизация статуса.

Во главе – «альфа-самец», который имеет все и в первую очередь. Рядом с ним – «бета-самец» который имеет также все, но во вторую очередь, и который за эту привилегию спиной к спине с вожаком отстаивает их права на все от любых сторонних притязаний. Ну, и «омега-самцы», которые, если что-то и имеют, то по остаточному принципу. То, что останется от альфы и беты.

Так устроено общество шимпанзе, но так же устроено и цивилизованное человеческое стадо. Еще Гомер, описывая статус героев (то есть, альфа-самцов), говорил об особой доблести, которой они обладают, получая ее от прародителей-богов. Проявляется эта доблесть в двух вещах. Во-первых, на поле брани, где герой безудержно царит, даже не замечая «простых воинов» и сталкиваясь всерьез лишь с такими же, как и он сам, героями. Ну, и во-вторых, неизменным спутником доблести уже у Гомера было богатство.

Доблесть и богатство – вот признаки альфа-статуса античного грека (да и не только его). Однако, прошли века, и великих героев на поле брани заменил строй, который очень скоро превратится в знаменитую греческую фалангу. Никакому Ахиллесу не справиться с хорошо обученным строем копейщиков. Время индивидуальной доблести уходит в прошлое. Ее заменяет коллективная слаженность строя.

А как же демонстрация статуса? Увы, остается только богатство. «…сейчас, – пишет о позднегреческой родовой знати Уолтер Донлан, – когда воинская доблесть потеряла свое значение, демонстрация статуса аристократии свелась к демонстрации ее богатства. Отсюда берет начало многократно описанное в научной литературе явление „демонстративного потребления“ как особого стиля жизни с пирами, охотой и т. д. Это был способ социального самоутверждения аристократии»11.

Да, а все это требует трех вещей: денег, денег и еще раз денег. Ничего не напоминает? Яхты, куршавели, лимузины, телки, гнущиеся под грузом бриллиантов… А в ответ на возмущение рабочих снижением зарплат – брезгливое, сквозь зубы: «Не желаете работать за эти деньги – привезу сюда китайцев, а вы можете уматывать куда хотите!»12

Так что, пока никакого отличия между ситуацией в Аттике VI в. до н. э. и Россией нулевых годов двадцать первого века мы не наблюдаем. И наверняка, если бы вдруг где-то поблизости обнаружился рабский рынок, то товарняки, набитые дорогими россиянами, были бы первыми на подъездных путях. Типа, ничего личного – бизнес.

3. Солон предупреждает…

Вот в такой ситуации и выходит на политическую сцену Солон – афинский политик, законодатель и поэт, один из «семи мудрецов» Древней Греции. Тот самый, что участвовал в сходке величайших мужей Эллады, состоявшейся в храме Аполлона.

Естественно, Солону все происходившее вокруг него очень и очень не нравилось. Ведь, в отличие от своих собратьев по аристократическому классу, он был еще и философ. То есть, человек умный и способный смотреть значительно дальше собственного носа. А там, впереди, если оставить все так, как идет, родные Афины не ждало ничего хорошего. А только лишь аттический бунт, бессмысленный и беспощадный. (извините, Александр Сергеевич!)

Первое, что он пытается сделать, это воззвать к совести и здравому смыслу афинской аристократии. Ведь рубят же сук, на котором сидят, уроды! Воззвать Солону было легче, чем кому бы то ни было. Если кто не знал, так Солон был не только философ, но еще и поэт. Из пяти с лишних тысяч строк его поэтического наследия до нас дошло всего 283 строки.